Геноци́д (от греч. γένος — род, племя и лат. caedo — убиваю) — форма массового насилия[1], которое ООН определяет как действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую путём:
Грегори Стэнтон, основатель и руководитель организации Genocide Watch выделяет десять стадий процесса, связанного с геноцидом[2].
Резолюцией 260 (III) Генеральной Ассамблеи ООН от 9 декабря 1948 года утверждена Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, в которой дано определение геноцида, и признание его (а также покушение на геноцид, публичные призывы к нему, соучастие в геноциде и заговор с целью геноцида) международным преступлением, независимо от того, совершён он в мирное или военное время, частным, должностным лицом или правительством. В отношении выдачи виновных геноцид не рассматривается как политическое преступление, и виновным не должно предоставляться политическое убежище.
Лица, обвиняемые в совершении геноцида, должны быть судимы компетентным судом того государства, на территории которого было совершено это деяние, или международным уголовным судом, при условии, что он имеет юрисдикцию в отношении сторон. Международным органом уголовной юстиции, в компетенцию которого входит преследование лиц, ответственных за геноцид, военные преступления, преступления против человечества, а также военную агрессию, с 1998 года является Международный уголовный суд в Гааге.
Отрицание геноцида представляет собой дениализм[3], включающий попытки отвергать факт геноцида или минимизировать его масштаб и жестокость. Отрицание является неотъемлемой частью самого геноцида[4][5][6]. Некоторые учёные определяют отрицание геноцида как заключительную стадию процесса геноцида[4]. По словам исследователя геноцида Грегори Стэнтона, отрицание «является одним из самых верных показателей, что в дальнейшем геноцидальные убийства будут продолжены»[7].
До 1944 года для описания преднамеренных систематических убийств использовались различные термины, в том числе «резня», «истребление»[8] и «преступления против человечности». В 1941 году Уинстон Черчилль, описывая вторжение Германии в Советский Союз, говорил о «преступлении без имени»[9].
Гибридное слово «геноцид» является сочетанием греческого слова γένος («раса, люди») и латинского суффикса -caedo («акт убийства»)[10]. Термин «геноцид» был впервые введён в обиход польским юристом еврейского происхождения Рафаэлем Лемкиным[11][12]. В 1933 году Р. Лемкин на международной конференции по унификации международного права в Мадриде предложил разработать международную конвенцию против геноцида, а также выделил следующие признаки геноцида[13]:
Слово геноцид использовалось в обвинительных актах на судебных процессах в Нюрнберге, проводившихся с 1945 года, но исключительно в качестве описательного термина, ещё не в качестве официального юридического термина[14]. Так называемые польские судебные процессы по геноциду Артура Грейзера и Амона Леопольда Гота в 1946 году были первыми судебными процессами, в которых в приговоры был включён термин геноцид[15]. Международный правовой статус этот термин получил после Второй мировой войны в декабре 1948 года («Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него») как понятие, определяющее тягчайшее преступление против человечества.
Для предотвращения юридических и логических коллизий применение термина некоторыми юристами считается оправданным только по отношению к событиям после 1948 года. «Юрисконсульты утверждают, что Конвенция не содержит положений, которые допускали бы его ретроактивное применение. Напротив, говорят они, Конвенция однозначно исходит из того, что цель её — возложить обязательства только на государства-участники и только на будущее»[16]. С другой стороны, «Статья 28 Венской конвенции о праве договоров, на которую они ссылаются в подтверждение тезиса, что „международное право вообще запрещает ретроактивное применение договоров“, вовсе не исключает обратное действие договоров, а только обуславливает это наличием желания сторон договора. Венская конвенция о праве договоров вступила в силу 27 января 1980 года, то есть уже после вступления в силу Конвенции о геноциде. Поэтому, если следовать логике юрисконсультов, она не применима к более ранней Конвенции о геноциде»[16].
Первая редакция «Конвенции…» также включала в определение и политические убийства, но СССР и некоторые другие страны не согласились считать действия, направленные против групп, идентифицированных по политическим или социальным признакам, геноцидом. Поэтому по политическим и дипломатическим соображениям эти группы были исключены из «Конвенции…»[17][18].
<…> Я всё больше и больше отождествлял себя со страданиями жертв, число которых росло по мере того, как продолжал изучать историю. Я понял, что память не только призвана регистрировать события прошлого, но и стимулировать совесть человека. Вскоре последовали современные примеры геноцида, такие как резня армян в 1915 г. Мне стало ясно, что многообразие наций, религиозных групп и рас имеет важное значение для цивилизации, ибо каждая из этих групп призвана выполнить миссию и внести вклад в плане культуры. <…> Я решил стать юристом и добиться запрещения геноцида и его предотвращения посредством объединения усилий стран.— Рафаэль Лемкин[19]
<…> Я всё больше и больше отождествлял себя со страданиями жертв, число которых росло по мере того, как продолжал изучать историю. Я понял, что память не только призвана регистрировать события прошлого, но и стимулировать совесть человека. Вскоре последовали современные примеры геноцида, такие как резня армян в 1915 г. Мне стало ясно, что многообразие наций, религиозных групп и рас имеет важное значение для цивилизации, ибо каждая из этих групп призвана выполнить миссию и внести вклад в плане культуры. <…> Я решил стать юристом и добиться запрещения геноцида и его предотвращения посредством объединения усилий стран.
Геноцид признан международным преступлением. В частности, в Российской Федерации предусмотрена уголовная ответственность за геноцид как за преступление против мира и безопасности человечества (ст. 357 Уголовного кодекса). В УК РФ определение геноцида в целом совпадает с определением ООН, но последний пункт формулируется иначе: насильственное переселение либо иное создание жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов этой группы[20].
Тем не менее признание факта геноцида на международном уровне само по себе зачастую является проблематичным. Во многих случаях власть, которой инкриминируется акт геноцида, не желает признавать его; обратное происходит лишь в редких случаях, и то весьма часто акт геноцида признаётся уже преемниками власти, его совершившей[21]. Нередки случаи, когда геноцид признаётся лишь отдельными третьими государствами.
Геноцид относится к числу наиболее распространённых международных преступлений и может проявиться как в мирное время, так и во время конфликтов[22].
В истории человечества можно найти немало случаев геноцида начиная с древнейших времён и вплоть до наших дней. Особенно это характерно для истребительных войн и опустошительных нашествий, походов завоевателей, внутренних этнических и религиозных столкновений, для образования колониальных империй европейских держав. По оценкам Political Instability Task Force, в период с 1956 по 2016 год было совершено 43 геноцида, в результате которых погибло около 50 миллионов человек[23]. По оценкам УВК ООН по делам беженцев, до 50 миллионов человек стали перемещёнными лицами до 2008 года[23].
Некоторые примеры геноцида в XX веке:
Согласно подходу автора термина «геноцид» и Конвенции ООН о предупреждении преступления геноцида и наказания за него Рафаэля Лемкина, который раделяют ведущие геноцидологи Марк Левин[англ.] и Дирк Мозес, геноцид — не просто событие, а процесс, в определённое время достигающий своей кульминации. Мозес усматривает ростки современных геноцидов в ранней колониальной политике западных государств, в результатом которой стало появления большого числа процессов, ведущих к геноциду[47].
Наличие в истории колониализма примеров геноцида, совершённого колониальными державами с вполне демократическими правительствами, ещё в 1967 году заявлял Жан-Поль Сартр в ходе общественного трибунала Бертрана Рассела, обсуждавшего преступления американцев во Вьетнаме[48].
В 1986‒1987 годах в ФРГ происходил Historikerstreit («спор историков»), в ходе которого левые во главе с социологом Юргеном Хабермасом одержали победу над историком Эрнстом Нольте, который предлагал контекстуализацию нацизма и Холокост, по его мнению, во многом обусловленных вызовом большевизма. Сторона Хабермаса считала, что Холокост является беспрецедентным, ни с чем не сравнимым явлением, а любые попытки релятивизировать немецкую ответственность за этот геноцид следует осудить. Эта позиция утвердилась в историографии на длительное время. В немецкой, и в целом европейской культуре памяти Холокост считается уникальным событием. С этой точки зрения совершать геноцид или покушаться на его совершение способны лишь диктаторские режимы[48].
В новейший период темы колониализма и памяти о Холокосте пришли к резонансу. В 2020‒2021 годах в Германии началась активная дискуссия, вскоре получившая название Historikerstreit 2.0[48]. В мае 2021 года австралийский исследователь геноцида Дирк Мозес своей статьёй «Катехизис немцев»[49] начал «второй исторический диспут», в котором основное внимание уделялось немецкой культуре памяти и взаимосвязи между Холокостом и массовыми преступлениями, совершёнными в германских колониях[50][51]. Новизна, по его мнению, заключается в том, что в настоящее время сторонники несравнимости Холокоста с другими геноцидами («служители Катехизиса немцев») ведут оборонительные бои, а не карают немногочисленных «отступников», как происходило ранее. Идеи связи нацистских геноцидальных практик с колониальным опытом, сформулированные ранее, оставались вытесненными на периферию мемориального пространства европейских стран. В начале 2020-х годов дискуссии вокруг этого вопроса обострились, в особенности в Германии, где предпринимаются характерные для немецкой мемориальной культуры попытки жёсткого «дисциплинирования» отвергающих консенсус[48].
Обострение мнемонического конфликта в Германии происходит в частности по причине включения в дискуссию о немецкой памяти в самой Германии новых авторов, потомков мигрантов, выучившихся здесь и часто являющихся гражданами Германии. Ведущими университетскими издательствами издаётся большое количество литературы, в которой немецкая политика памяти, недавно рассматриваемая как образец для подражания, описывается в качестве тщательно закамуфлированного расизма и притворства. Прежний консенсус о Холокосте как ключевом и несопоставимом преступлении XX века преодолён даже в странах ЕС[48].
В конце ХХ и начале ХХI века все страны Восточной Европы начали «поиски потерянного (своего) геноцида», отодвигая геноцид евреев, что могло свидетельствовать о политической подоплёке идеи уникальности Холокоста, отчасти блокировавшей стремление государств акцентировать внимание на страданиях собственных наций. Эта прагматика лишь ограниченное время срабатывала в европейских странах, поскольку Холокост происходил на территории Европы и представители европейских народов в той или иной мере внесли вклад в его осуществление[48].
Вплоть до 1980-х годов вопрос об ответственности за Холокост кого-то, кроме немцев, почти не поднимался. В 1990-е и начало 2000-х годов различные нации Евросоюза, включая французов, голландцев, норвежцев и других стали активно обсуждать внутри своих стран меру собственной ответственности за катастрофу еврейских евреев. Однако затем новые восточноевропейские члены Евросоюза начали менять направление политики памяти ЕС в направление истории двух тоталитаризмов, акцентировании внимания на собственных «геноцидах» и страданиях. Польские авторы осудили «критический патриотизм» в качестве «педагогики стыда», заменив его тем, что Кристиной Кончал было названо «мнемоническим популизмом» — стремлением отстаивать светлый и страдальческий образ нации, привлекательный для избирателей, и подавлять попытки польских и зарубежных исследователей критически проанализировать участие поляков в Холокосте — в частности, и посредством принятия специальных мемориальных законов[48].
Применяются также термины англ. indirect genocide и англ. collateral genocide. Термин англ. indirect genocide понимается как косвенные действия, направленные на полное или частичное уничтожение группы, препятствующие её воспроизводству или создающие условия, которые могут угрожать её физическому существованию; в отличие от прямого геноцида, прямых действий, которые направлены на полное или частичное уничтожение группы[52]; англ. collateral genocide не считается геноцидом в соответствии с пониманием геноцида в рамках Конвенции ООН[53]. Термин англ. indirect genocide применялся в отношении афроамериканского низшего класса и описывался как «навязывание разрушительных жизненных условий», которые «подрывают» «существование» «чёрных» и в значительной степени способствуют их угнетению и сокращению продолжительности жизни[54].
По вопросу соотношения понятий этнических чисток и геноцида существуют разногласия[55]. Этническая чистка разделяет с геноцидом цель достижения «чистоты», в обоих случаях массовые убийства совершаются с целью устранить группу с конкретной территории, но они могут различаться по своим конечным целям: этническая чистка направлена на принудительное изгнание «нежелательной» группы или групп, тогда как геноцид преследует своей целью уничтожение, истребление этнической, национальной или расовой группы[56]. Этническая чистка может сопровождаться убийствами (физическая чистка), но её цель — консолидация власти над территорией, а не уничтожение группы[57]. Таким образом, этнические чистки и геноцид относятся к спектру насилия в отношении групп, причём геноцид находится на дальнем конце этого спектра[55]. Этническая чистка занимает центральную часть континуума между геноцидом на одном конце и ненасильственной принудительной (под давлением) этнической эмиграцией на другом конце[58]. Учитывая этот континуум, всегда будет оставаться неясность относительно того, когда этнические чистки перерастают в геноцид[59]. Кроме того, этническая чистка вполне может сделать дальнейшее существование группы невозможным и тем самым привести к её уничтожению — насильственная депортация может привести к тому же результату, что и лагеря смерти[60].
Немецкий психолог Харальд Вельцер указывает, что коллективные акты насилия — не необъяснимые вспышки, а повторяющиеся социальные процессы, которые имеют начало, середину и конец и совершают их не буйнопомешанные, а вполне рассудительные люди. По мнению Вельцера, процессы геноцида обладают собственной внутренней динамикой — по мере развития становится возможным то, что вначале казалось совершенно немыслимым, — а насилие само по себе не является только деструктивным: в итоге создается новая структура, которой до насилия не существовало[61].
Вельцер считает, что скорость, с которой протекали процессы этнизации в Югославии, втянувшие всё общество в крайне жестокую войну с этническими чистками и массовыми расстрелами, а также короткий период за который немецкое общество обратилось к национал-социализму после января 1933 года, показывают насколько слабы внутренняя психосоциальная стабильность и устойчивость современных обществ[62].
{{cite journal}}