Бергот (фр. Bergotte)[1] — один из основных персонажей цикла романов Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» (далее — «Поиски»), вымышленный писатель.
Книгами этого писателя Рассказчик восхищался ещё тогда, когда они были редки — во времена своих детских лет в Комбре: он полюбил в них «плавное течение речи, старинные выражения, стоявшие рядом с совсем простыми, обиходными, которые автор, однако ставил на такое место и так освещал, что сразу делалось явным его особое к ним пристрастие; наконец — грубоватость тона, какую-то надтреснутость в грустных местах»[2]. При этом личное знакомство подростка-Рассказчика с Берготом в доме Сванов приносит ему разочарование: торжественный образ «старца, который исполнен томления» разрушил «молодой человек, мешковатый, низенький, плотный, близорукий, с красным носом, похожим на раковину улитки, и с чёрной бородкой»[3]. Для Марселя лицо Бергота подобно «мёртвой маске», омертвление поразило даже дикцию писателя, которая представляется ему «маской голоса»[4]. Но в результате усилий Марселя по воссозданию подлинного — внутреннего облика Бергота — ему удаётся понять, как «вытесненный из дикции голос закрепился в письме», в произведениях писателя[5].
Но молодость Бергота к этому времени была позади, лучшие его книги были уже написаны, он незаметно, но тяжело болел — в то время, когда к нему пришло признание. Популярность Бергота у публики и его привязанность к дому Сванов стали причиной пробуждения светского интереса к прежде незаметному салону Одетты Сван. «Её салон выкристаллизовался вокруг умирающего, вокруг человека, для которого как раз в ту пору, когда он уже начал исписываться, неизвестность с почти молниеносной быстротой сменилась громкой славой»[6][7]. Эпизод смерти Бергота[8] является авторской вставкой в текст «Пленницы» (сюжетно не согласованной с последующими эпизодами «Поисков»[9][10][11]), сделанной в последние месяцы жизни Пруста[12]. Отправной точкой этому эпизоду послужило посещение писателем в мае 1921 г. выставки малых голландцев, во время которого Прусту «стало дурно, что он приписал плохо переваренному картофелю»[13].
Сравнивая разговорную речь Бергота с его текстами, Рассказчик отмечает: «И все же в разговорной речи Бергота отсутствовал свет, часто изменяющий в его книгах, так же как в книгах некоторых других писателей, внешний вид слова. Само собой разумеется, этот свет исходил из глубины, и его лучи не озаряют наших слов, когда в разговоре мы открываемся для других, но в известной мере бываем закрыты для себя. Если взглянуть на Бергота с этой точки зрения, то окажется, что его книги богаче интонациями, богаче ударениями, которые автор делал не для красоты слога — он их не замечал, ибо они неотделимы от его сущности. Эти-то ударения в тех местах книги, где он был самим собой, и придавали ритмичность даже словам наименее важным по смыслу. Эти ударения никак не обозначены в тексте, ничто на них не указывает, они сами прикрепляются к фразам — и фразы уже нельзя произнести по-иному, и вот это и есть самое неуловимое и вместе с тем самое глубокое в писателе, это — свидетельство об его натуре, свидетельство о том, что он был нежен, несмотря на все свои грубости, чувствителен — несмотря на всю свою чувственность»[14].