«Наше время даст изобилие заголовков для будущих трагедий. Я так и вижу одно женское имя аршинными буквами на афише.»
И Анна Андреевна пальцем крупно вывела в воздухе:
«Тимоша».
О происхождении Надежды Алексеевны рассказывала дочь Марфа:
Их было восемь детей — мама предпоследняя. Когда ей исполнилось двенадцать лет, семья переехала в Москву [из Томска], поселилась на Патриарших прудах в двухэтажном доме — теперь на его месте стоит знаменитый дом со львами. На втором этаже тогда была квартира, на первом — отец лечил больных, а позднее и раненых, когда началась Первая мировая война. Трое из восьми детей тоже стали врачами и помогали отцу. Надежда училась во французской гимназии на Суворовском бульваре. Её мать умерла в 1918 году от «испанки» — отец остался с детьми. Моя мама тогда была на выданье. Отец заболел, считал, что у него рак, и спешил устроить свою красивую девочку. Был у него ординатор, влюблённый в Надежду, дарил цветы, конфеты. Отец настоял на замужестве. Венчались они в церкви в Брюсовском переулке. После свадьбы жених напился, невеста так испугалась, что выскочила из окна и убежала. На этом всё кончилось. Она сказала, что не может находиться с ним в одной комнате.
С Максимом Пешковым она встретилась ещё школьницей на катке, который был рядом с её домом. Когда Максим узнал, что она состоит в браке, но никогда не жила со своим мужем, то начал ухаживать за ней. Они встречались, но она отказывалась выходить замуж. Максим познакомил её с отцом [Горьким], она понравилась. В 1922 году он уговорил её съездить вместе с ним и Алексеем Максимовичем за границу.
Писать о Максиме — трудно. Он находится около своей жены, стараясь держаться как только можно ближе к ней — будто всё ещё не уверен в реальности своего брака и Тимошина бытия. Тимоша — славная штука, очень милая.
— Из письма Максима Горького, 1921 год, Берлин
Кроме того, А. М. Горький назвал её за молчаливый характер в одном из писем «красивым растением»[6]. Прозвище «Тимоша» она получила от свёкра. Ирина Гогуа рассказывает: «Она как-то вышла к столу подстриженная, с короткими волосами. Горький посмотрел и сказал: „Совсем как Тимоша“. С тех пор и пошло». Фаина Раневская уточняет: «В 1922 году Горький уехал со своим сыном и невесткой в Италию. Там очаровательная молодая Надежда Алексеевна, следившая за европейской модой, решила отрезать свою роскошную косу. На следующий день короткие волосы выбились из-под шляпы. Горький, увидев это, заметил, что раньше в России кучеров звали Тимофеями — их кудри торчали из-под шапок. Так и осталось за Надеждой Алексеевной это имя — Тимофей, Тимоша»[1]. По семейной версии, волосы ей отрезали после тяжёлой формы сыпного тифа[7].
О её личности Гогуа, крестница Енукидзе, отзывается не очень комплиментарно:
«Она была совершенно обворожительна. Екатерина Павловна говорила, что с ней по Италии просто нельзя было ходить. Она тогда красилась в блондинку, и итальянцы, завидев её, кричали: „О, блонда, о, блонда!“. Должна сказать, что она была не очень умна, но все тайны „мадридского двора“ она, конечно, унесла с собой»[8].
Семья, пожив в Германии, не получила визу, поэтому переехала в Чехословакию, откуда перебралась в Италию. В Италии она начала заниматься живописью.
От их брака родились дочери Марфа (1925, Сорренто - 2021, Москва), в будущем — замужем за сыном Берии, и Дарья (1927, Неаполь). Симпатия к ней свёкра вызывала слухи.
М. Горький, М. Пешков, Н. Пешкова, внучки Марфа и Дарья Пешковы, 1928 год
Е. И. Краснощёкова занималась изданием сочинений Всеволода Иванова в 1970-х годах: «Я включила в том один из рассказов Иванова. Новелла как новелла. Но вдруг я обнаружила, что об этом рассказе существует восторженный отзыв Горького. Тогда я спросила у вдовы — Тамары Владимировны Ивановой: „Отчего Горький пришёл в такой восторг? Это же не из лучших произведений вашего мужа?“. Она усмехнулась и сказала мне: „Тут всё дело в сюжете. Ведь это рассказ о деревенском снохаче… А Горький в то время был без ума влюблён в Тимошу…“»[1].
Нина Берберова, в то время жена Ходасевича, в своей книге «Железная женщина», посвящённой Муре Будберг (подруге Горького), упоминает о ней в нескольких эпизодах, не высказывая оценок.
В «Архипелаге ГУЛаг»[9] описывается прибытие Горького и его спутников на Соловки:
«Это было 20 июня 1929 года. Знаменитый писатель сошёл на пристань в Бухте Благоденствия. Рядом с ним была его невестка, вся в коже (чёрная кожаная фуражка, кожаная куртка, кожаные галифе и высокие узкие сапоги), живой символ ОГПУ плечо о плечо с русской литературой». Тимоша оставила нам своё воспоминание о поездке в этот концлагерь: «Изумительный вид на озеро. Вода в озере холодного тёмно-синего цвета, вокруг озера — лес, он кажется заколдованным, меняется освещение, вспыхивают верхушки сосен, и зеркальное озеро становится огненным. Тишина и удивительно красиво. На обратном пути проезжаем торфоразработки. Вечером слушали концерт. Угощали нас соловецкой селёдочкой, она небольшая, но поразительно нежная и вкусная, тает во рту»[10].
В 1932 году семья вернулась в Москву.
11 мая1934 года её муж умер после воспаления лёгких, причиной которого, по некоторым сведениям, стало то, что помощник и секретарь Горького Пётр Крючков Максима крепко напоил и 2 мая 1934 года «забыл» на скамейке.
Генрих Ягода
Истинная природа её отношений с Генрихом Ягодой является недоказанной.
В 1938 году обвинение в убийстве сына Горького (как и самого Горького) было предъявлено на Третьем Московском процессе Г. Г. Ягоде и П. П. Крючкову. Ягода признал себя виновным и утверждал, что делал это из «личных соображений» — влюблённости в жену Максима, которая после смерти мужа была некоторое время его любовницей. Ягода и Крючков были расстреляны.
Крючков рассказывал в своих показаниях: «…сторона линии Ягоды в доме Горького заключалась в стремлении быть постоянно в курсе того, о чём говорят члены Политбюро, бывающие у Горького. Проще говоря, Ягода в своих целях практиковал внутреннюю слежку за членами Политбюро. Обычно он на эти встречи не приглашался. Роль такого рода информаторов Ягоды играли, в частности, я и Тимоша. Как правило, каждый раз, как только члены Политбюро уезжали от Горького, Ягода в тот же день или на следующий приезжал или звонил мне по телефону, спрашивая: „Были? Уехали? О чём говорили? За ужином говорили? О нас говорили? Что именно?“»[11].
Неизвестно, соответствует ли действительности обвинение в любовной связи: Ходасевич (хорошо знавший Максима и Крючкова) и многие современные исследователи находят это вполне правдоподобным. Владислав Ходасевич пишет:
«Жена Максима, Надежда Алексеевна, по домашнему прозвищу Тимоша, была очень хороша собой. Ягода обратил на неё внимание. Не знаю, когда именно она уступила его домогательствам. В ту пору, когда я наблюдал её каждодневно, её поведение было совершенно безупречно»[12].
Жена Алексея Толстого, Крандиевская, вспоминала сцены на горьковской даче: «По ступенькам поднимался из сада на веранду небольшого роста лысый человек в военной форме. Его дача находилась недалеко от Горок. Он приезжал почти каждое утро на полчаса к утреннему кофе, оставляя машину у задней стороны дома, проходя к веранде по саду. Он был влюблён в Тимошу, добивался взаимности, говорил ей: „Вы меня ещё не знаете, я всё могу“. Растерянная Тимоша жаловалась…»
Валентина Ходасевич рассказывала, что после смерти сына для Горького была организована поездка по Волге, чтобы отвлечься, и Ягода организовал себе каюту рядом с каютой Тимоши. Она резко и категорически отказалась от такого соседства, в итоге Ягода предпочёл вообще остаться на берегу[7].
По свидетельству наседки Ягоды, в камере тот очень беспокоился и спрашивал о своей жене — и о Тимоше. В книге Г. Герлинга-Грудзинского «Семь смертей Максима Горького» говорится, что никаких оснований верить обвинительному акту нет.
Также озвучивалась её связь с известным маршалом:
Тухачевский вступил в связь с любвеобильной «Тимошей» (так звали её близкие) с намерением использовать её для своих целей — в том числе и для негласной связи с Ягодой, но быстро в ней разочаровался. (…) Лидия Норд (Северная), сумевшая эмигрировать во Францию и написавшая там воспоминания о Тухачевском, оставила интересную зарисовку беседы маршала, снятого с должности зам. наркома, и его близкого друга Гамарника, начальника Политуправления РККА (…) «Бабы тебя сильно подвели — эта твоя блондинка, Шурочка. И „весёлая вдова“ — Тимоша Пешкова». — «Со Скоблиной я уже несколько лет тому назад порвал, — ответил Тухачевский, — а за Надеждой Алексеевной больше ухаживал Ягода, чем я».
Заметное место занимает Тимоша и в позднем периоде жизни А. Н. Толстого. «Именно ей и двум её дочерям, внучкам Горького Марфе и Дарье, читал А.Н.Толстой историю про плохо воспитанного мальчика с длинным носом и девочку с голубыми волосами. Тимоша была не слишком на неё похожа — простосердечная, кроткая, неизбалованная и в семейной жизни несчастливая. Познакомившись с ней ещё в Сорренто в 1932 году („С Тимошей — по узким ступенчатым улицам“), Толстой потерял голову (…). И когда весной 1934 года умер муж Тимоши Максим, действия Толстого сделались особенно решительными, а намерения - очевидными, что и имел в виду Тимошин свёкор, иронически призывая Толстого ограничить все формы духовного общения с чужеродными женщинами общением с единой и собственной женой. Жаловалась ли Тимоша Наталье Васильевне [Крандиевской] на настойчивые ухаживания со стороны её мужа — вопрос открытый, но взаимностью Толстому она не отвечала, хотя вместе их иногда видели. (…) Граф был настроен серьёзно, и невестка Горького была для него не просто увлечением. После без малого двадцати лет совместной жизни с Крандиевской он твёрдо собирался сменить жену…»[15].
«Я видел каждого из её мужей (или друзей — не со всеми она успевала расписаться) после Макса. Их всех арестовывали»[16]. Биограф Толстого добавляет: «Толстой мог пополнить этот ряд. Но его вовремя предупредили». По рассказу Ираклия Андроникова Иванову — «ему объяснили, что этого делать нельзя». Вывод биографа — эпоха мифологизировалась, и понять, отстал ли Толстой от Тимоши потому, что ему так велели, или же она сама решительно отвергла его, доподлинно неизвестно. Известно точно одно: он страдал[15]. Он уезжал за границу вслед за Пешковой, вернувшись, был мрачен и засел за работу. И тогда Крандиевская ушла из дома сама (август 1935 года) с воспитательной целью, но секретарша Людмила стремительно заняла опустевшее место и стала следующей женой писателя.
По утверждению дочери Марфы: «Все разговоры, что за мамой ухаживал Ягода, просто домыслы. Его посылал сам Сталин. Ему хотелось, чтобы мама о нём хорошо думала, и Ягода должен был её подготовить… Сталин положил на неё глаз ещё тогда, когда впервые привёз к нам Светлану. Он всегда приезжал с цветами. Но мама в очередной их разговор на даче твёрдо сказала „нет“. После этого всех, кто приближался к маме, сажали»[17].
Накануне Великой Отечественной войны Надежда собралась выйти замуж за академика И. К. Луппола, директора Института мировой литературы. С ним она познакомилась, когда устраивала Музей-квартиру А. М. Горького в Москве, которым он тоже занимался. По указанию дочерей Тимоши это был первый ей близкий человек после смерти мужа. В доме он у них не бывал, они просто встречались. Луппол пригласил её в Тбилиси на торжества по случаю юбилея Шота Руставели, после чего они поехали отдохнуть в Дом писателей под Тбилиси — Сагурамо, где его и арестовали. В Москву она вернулась уже одна, и хлопоты ей не помогли[7]. Он был репрессирован и умер в 1943 году. «От жалкой участи „чесира“ (члена семьи изменника Родины) её избавила свекровь Екатерина Пешкова и давняя дружба с деятелями на Лубянке»[18].
После войны с ней жил архитектор Мирон Мержанов (вероятно, в промежутке между 1948 годом (предыдущим своим арестом) и 1951 г.; по другим указаниям, в 1946 году — однако это не совпадает с его биографическими данными). Арестован он был прямо в доме Тимоши, на глазах её дочери[7].
В 1953 году не состоялся её брак с инженером Владимиром Ф. Поповым, бывшим мужем одной из дочерей Калинина — по аналогичной причине.
Её дочь Дарья рассказывала: «После смерти отца и деда любой мужчина, который приближался к ней, был обречён. (…) Мать при этом не трогали, зато вокруг неё оставляли „выжженную землю“. У мамы была приятельница, которая была вхожа в высшие круги власти, и перед самой смертью, уже в наше время она рассказала, что Сталин сам имел виды на мать и предлагал ей соединить судьбы (он действительно часто приезжал к Горькому в Горки, и всегда с букетом цветов). И потому убивал любого, кто к ней приближался. Но я бы не исключала мотив мести Горькому за его вроде бы предательство. Ну и к тому же, о Ленине Горький написал книгу, а всё-таки о Сталине — нет»[5]. А вторая дочь, Марфа, добавляет: «Первым был И. К. Луппол… Уже после войны у мамы появился Мирон Мержанов, известный архитектор. Его тоже арестовали. Потом настал черед Владимира Попова, который очень помогал маме. После этого она сказала: „Больше ни один одинокий мужчина не войдёт в мой дом“»[17].
Во время войны была в эвакуации в Ташкенте, где работала в госпитале и встретилась с братом Дмитрием (3 января 1887 — 11 сентября 1956), известным врачом[19]. Сначала в Ташкент, к её сестре, отправили девочек Дарью и Марфу, потом туда приехала сама Тимоша и её свекровь Екатерина Пешкова[20].
В свои приезды в Россию у неё останавливалась Мура Будберг, которую она вместе со свекровью вскоре после смерти Максима Пешкова навестила в Лондоне, убедив привезти архив[21].
Илья Глазунов, описывая свой визит в дом Горьких в 1957 году, упоминает, что спутником жизни Надежды тогда был «друг» по имени «Александр Александрович»[22].
Жила в особняке Рябушинского (архитектор Ф. О. Шехтель) до 1965 года, последние 20 лет из них посвятила созданию музея Горького, возникшему практически на её энтузиазме.
Умерла в Москве 10 января 1971 года, похоронена на Новодевичьем кладбище рядом с мужем Максимом и свекровью (2-й участок, 22 ряд).
Художница
Н. А. Пешкова. Портрет Прасковьи Тихоновны Кориной в чувашском наряде. — 1937 г.
Была членом союза художников СССР. Учиться живописи начала в Италии вместе с мужем, в творческой обстановке горьковского особняка, где отдыхали и художник Валентина Ходасевич, и Бенуа.
Её любимым жанром был портрет. Изображения Горького и его друзей кисти Пешковой украшают стены музеев Горького в Москве, Н. Новгороде, Казани и проч. Выставка картин Пешковой была устроена на Патриарших прудах. Там были портреты М. Ф. Андреевой, Н. Е. Буринина, Ф. Раневской, И. Вольнова, Л. Толстой, Л. Тихонова, Вс. Иванова[7].
Павел Корин не только написал её портрет (см. ниже), но и давал ей уроки. «Надежда Алексеевна нашла в Корине ценителя её художественного дарования — под его руководством Пешкова с увлечением занималась живописью. В 1937 году она написала портрет с Прасковьи Тихоновны [жены Корина] в чувашском наряде, хранящийся ныне в Чебоксарах в Чувашском государственном художественном музее[23]. Портрет приобретён у Марфы Максимовны — дочери Н. А. Пешковой — в 1976 году»[24].
Лётчик М. М. Громов вспоминал[25]: «Надежда Алексеевна была обаятельной, очень женственной и интересной, женщиной высокой культуры. В её доме часто собиралось очень интересное общество: писатели, художники, артисты, музыканты… Она всегда была окружёна передовыми людьми нашего искусства и науки. Особенно близок к их семье был Павел Дмитриевич Корин, которому в своё время покровительствовал Максим Горький. Сама Надежда Алексеевна тоже была художницей. Как-то она написала портрет моей жены в костюме амазонки. Портрет был настолько удачно написан, что был показан на одной из выставок московских художников в Центральном выставочном зале города Москвы. Их общество было всегда интересно и, главное, многообразно и содержательно. К тому же мы были соседями по даче, и это обстоятельство также сближало и способствовало частым встречам. Непринуждённые разговоры у камина в зимние вечера вносили в жизнь много прекрасного и вспоминаются до сих пор».
28 мая 2004 г. в Аукционном Доме «Гелос» прошли торги по коллекции книг из личной библиотеки Н. А. Пешковой[26].
Портрет Корина
Портрет Пешковой работы знаменитого советского портретиста Павла Корина — один из немногих женских портретов, созданных художником (1940, ГТГ, Дом-музей П. Д. Корина, холст, масло. 140 х 126 см. Слева внизу подпись: «Павел Корин 1940». Поступил в 1945 от МЗК; приобретён у автора. (27769). Подготовительные работы к портрету находятся в ГТГ, см. кат. N 116—121).
С Горькими Корина связывали важные отношения. Максим Горький, прослышав о молодом художнике, посетил его мастерскую и долго рассматривал этюды будущей картины «Реквием». Именно Горький и предложил тогда дать ей другое название — «Русь уходящая», которое стало «прикрытием» для проправославного сюжета. Тогда же, в 1931 году, Корин познакомился с Тимошей — на следующий день после визита в мастерскую Горький пригласил Корина и его брата в свой дом на Малую Никитскую. «Здесь Корин и встретился с Н. А. Пешковой. Художник был поражён её красотой, её разносторонними духовными интересами. Н. А. Пешкова проявляла глубокий интерес к искусству, сама занималась живописью. Возможно, тогда и возникло у Корина решение написать её портрет. Первая зарисовка к будущему портрету Н. А. Пешковой помечена декабрём 1934 года и была сделана в Крыму (Тессели). В 1935 году Надежда Алексеевна вместе с Павлом Кориным отправилась в заграничную поездку, они осматривали художественные сокровища Парижа и Лондона. Затем Корин делал эскизы в Горках под Москвой (сентябрь, 1936). И ещё было множество зарисовок, прежде чем художник пришёл к окончательной композиции портрета и нашёл естественное положение фигуры, рук, окружающих предметов». Два с половиной месяца братья Корины жили у Алексея Максимовича Горького в Сорренто. Здесь П. Д. Корин написал с него портрет.
Портрет Пешковой в 1940 году вышел у художника после работы над портретом Алексея Толстого, который после смерти Горького отстоял попавшего в опалу Корина и не дал его выгнать из мастерской. К работе над портретом Тимоши он готовился много лет. «П. Д. Корин рисовал Пешкову множество раз. От рисунка к рисунку приближался художник к той композиции, которая легла в основу прекрасного портрета Н. А. Пешковой. „В тёмном платье, с книгой в руке она сидит, закинув ногу на ногу, в старинном кресле с резными золочёными ручками. Взгляд её задумчив и грустен — вся непростая её судьба читается в этом взгляде“, — так описал портрет С. Н. Разгонов. Если не считать этюдов монахинь к „Руси уходящей“, это единственный женский портрет Корина — самый лиричный, и в то же время романтичный, светлый по строю чувств, по изысканности цвета и светотени»[24].
По композиции портрет напоминает картину кисти Ильи Репина, изображающую Марию Фёдоровну Андрееву — вторую жену Максима Горького, «свекровь» Тимоши (1905, Национальный художественный музей республики Беларусь).
внучка — Пешкова, Марфа Максимовна (1925-2021), (муж Берия, Серго Лаврентьевич). Получила филологическое образование, была хранителем библиотеки деда, работала научным сотрудником Института мировой литературы и музея Максима Горького.
правнуки — Нина (художник) и Надежда (искусствовед), сын Сергей (научный сотрудник института радиоэлектроники, проживает в Киеве). Взяли фамилию «Пешков» из-за судьбы Берии
праправнуки — Мария (дочь Нины), Ксения и Алексей (дети Надежды)
Брат Надежды Алексеевны Пешковой — Введенский, Дмитрий Алексеевич (03.01.1887. — 11.09.1956.) — известный ташкентский врач. Всего у неё было 5 сестёр и 4 брата[7].
Лётчик М. М. Громов указывает на их дальнюю родственную связь: «сестра Надежды Алексеевны — Вера Алексеевна была замужем за моим двоюродным дядей — Михаилом Яковлевичем Громовым»[25].
.jpg)
.jpg)
_by_B.Grigoriev.jpg)
.jpg)
.jpg)
