Фамилия Грибоедовых встречается в документах начиная с XVI века[2][3]. В 1607 году Михаил Ефимович Грибоедов был награждён царём Василием Шуйским за то, что «много дородства и храбрости, и кровопролитие, и службу показал»[4]. В 1614 году царь Михаил Фёдорович пожаловал тому же Грибоедову несколько деревень в Вяземскомуезде, включая знаменитую Хмелиту, «за его многие службы… в нужное и во прискорбное время… против врагов наших, польских и литовских людей, которые до конца хотели разорить государство Московское и веру христианскую попрать, а он, Михайло, будучи во московской службе, противу тех злодеев наших стоял крепко и мужественно, голод, и наготу, и во всём оскудение, и нужду всякую осадную терпел многое время, а на воровскую прелесть и смуту ни на которую не покусился»[5].
Существуют две основные версии происхождения Фёдора Грибоедова. Согласно одной из них, он являлся потомком польского выходца или «полоняника» Яна Гржибовского[6]. В литературе встречаются указания на то, что Фёдор был его сыном и, соответственно, носил отчество Иванович[7][8][9]. Эта точка зрения зафиксирована в ЭСБЕ, но не представлена в позднейших справочниках. Между тем перепись Москвы 1620 года называет «государынина сына боярского» Акима (Якима) Грибоедова, имевшего «у Покровских ворот, идучи в город, налеве» большой двор в длину тридцати и в ширину двенадцати сажен[к. 1][11]. Под «государыней» подразумевалась мать ещё не женатого царя Михаила — Великая старицаМарфа. Двор Грибоедовых был отмечен также в московской описи 1629 года и в росписном списке 1638 года.
Страница Уложенной книги (глава «О богохулниках и о церковных мятежниках»)
В начале 1648 года Грибоедов был в Ливнах при боярине князе Никите Одоевском — своём бывшем непосредственном начальнике. Летние события в Москве подтолкнули правительство к созданию нового свода законов. Для этого «государева и земского великого царьственного дела» 14 июля была образована комиссия, председателем которой стал Одоевский, а одним из членов — Грибоедов[к. 3][16]. Чиновникам поручалось собрать из разных учреждений, сверить и систематизировать все законодательные материалы, накопившиеся со времён Уложения 1607 года. Шведский дипломат Карл Поммеренинг 18 октября в донесении королеве Кристине сообщал о работе комиссии:
«Они… продолжают усердно работать для того, чтобы простые люди и все прочие были удовлетворены хорошими законами и свободой»[8].
Вопросы, на которые «в судебниках указу не положено, и боярских приговоров на те статьи не было», Одоевский с сотрудниками должны были «изложити… общим советом» и «в доклад написати» [17]. Приветствовались и оригинальные предложения, если они были угодны царю: так, 9 ноября Грибоедов выступил с идеей «отобрать на государя» все вотчины, приобретённые церковью с 1580 года, а земли эти «роздать по разбору служилым людям, безпоместным, и пустопоместным, и малопоместным дворянам и детям боярским»[18]. Проект встретил закономерное сопротивление духовенства и в Соборное уложение не вошёл, хотя и был поддержан посадскими людьми[к. 4]. За участие в кодификационной работе Фёдор Акимович 25 ноября получил чин дьяка, с удвоенными поместным и денежным окладами. Подготовленный проект Уложенной книги комиссия представила на обсуждение Земскому собору, дополнившему и переделавшему многие статьи. Известна челобитная присутствовавших на соборе гостей Васильева, Венедиктова и Щипоткина с жалобой на дьяков Леонтьева и Грибоедова: «… Они, Гаврило и Фёдор, хотя… гостей затеснить, написали в Уложенной книге после всех чинов людей последними людьми, а свой чин написали выше… гостей многими месты»[20]. Требование купцов изменить порядок, в котором перечислялись сословия, было удовлетворено. 29 января 1649 года Грибоедов, наряду с другими дьяками, «закрепил своим рукоприкладством» подлинник Уложения и т. н. «Опись поправкам»[21]. С этих текстов в дальнейшем были напечатаны два тиража для рассылки в приказы и города.
Степень личного вклада Грибоедова в составление Уложенной книги оценивается специалистами по-разному. Н. А. Полевой и М. Ф. Владимирский-Буданов предполагали наличие в комиссии «почётных членов», не вмешивавшихся в собственно законотворческую деятельность, осуществляемую дьяками [22][23]. Позднее А. И. Яковлев именовал Фёдора Грибоедова «единоличным творцом Уложения»[24]. В то же время известный историкС. Ф. Платонов, исходя из представлений о старомосковском местничестве, ограничивал роль незнатного дьяка ведением деловой переписки с приказами [25]. По мнению лингвистаП. Я. Черных, «если Одоевскому как ответственному редактору принадлежало общее руководство деятельностью комиссии, то авторская работа осуществлялась главным образом Грибоедовым» [26]. Этот вывод подтверждается и языковедческим анализом сохранившихся сочинений членов Уложенной комиссии[к. 5][27]. Кроме того, для выполнения рутинного канцелярского труда не требовалось производить Грибоедова в дьяки. Косвенным свидетельством существенной роли Грибоедова в подготовке Уложения служит его участие в переводе Уложенной книги на латинский язык в 1663 году[28].
Деятельность после 1649 года
В 1649—1660 годах Грибоедов продолжал работать в Казанском приказе, дослужившись к 1654 году до чина старшего дьяка. 13 января 1659 года он был включён в состав посольства к украинскомугетмануИвану Выговскому, а летом, вероятно, находился в русском стане при осаде Конотопа и отступлении к Путивлю[29]. В октябре того же года Грибоедов ездил с главой Казанского приказа князем Алексеем Трубецким в Запорожье для участия в раде, возведшей на гетманство лояльного Москве Юрия Хмельницкого. За дипломатические успехи (новый гетман подписал Переяславские статьи, существенно ограничивавшие автономию Войска Запорожского) дьяк в феврале 1660 года получил от царя «шубу отлас золотой в 50 рублёв, да кубок в 2 гривни, да к прежнему его окладу придачи поместного окладу 150 четей, денег 20 рублёв, да на вотчину 2000 ефимков» [30].
С 16 января 1661 года Грибоедов служил в центральных органах военного управления: сначала в Приказе полковых дел, а с 11 мая 1664 года — в Разрядном приказе [31]. В январе 1669 года дьяк вошёл в состав комиссии для переговоров с представителями архиепископа ЧерниговскогоЛазаря и гетмана Демьяна Многогрешного. К этому же времени относится награждение Грибоедова Алексеем Михайловичем за написание «Истории о царях и великих князьях».
Сохранение традиций официального общерусского летописания представлялось властям делом исключительной важности [34]. Распространившиеся после Смуты «баснословные» исторические повести не признавались полноценным продолжением летописей [35]. 3 ноября 1657 года Алексей Михайлович распорядился создать специальный Записной приказ, сотрудники которого Тимофей Кудрявцев и Григорий Кунаков должны были описать «степени и грани царские» от Ивана Грозного до Переяславской рады[36]. Однако весной 1659 года приказ по неизвестным причинам был ликвидирован. В 1667 году Грибоедов, к тому времени зарекомендовавший себя усердной службой и известный литературными способностями, получил от правительства персональное поручение продолжить Степенную книгу от конца XVI до середины XVII века [37]. Советский историк Л. В. Черепнин объяснял выбор кандидатуры Грибоедова тем, что дьяк был «лицом, которое принимало непосредственное участие в политической жизни Русского государства» [38]. Привлечение к подобному заказу светского человека считается одним из проявлений начавшегося обмирщения русской культуры[39].
Алексей Михайлович. Английская гравюра (1664)
Современные исследователи предполагают, что необходимые материалы дьяку предоставлял Приказ Большого Дворца, ведавший царским хозяйством [40]. Установлено, что за выполнением государственного задания последовало не только единовременное вознаграждение (50 аршин дорогого сукна в декабре 1668 года и ещё 20 аршин — в январе 1669 года, с окончанием работы), но и увеличение поместного и денежного окладов[к. 8][42]. Официальное назначение книги отчётливо определяется заключительной пометой на «царском» (подносном) экземпляре:
«Сия книга… состав и слог во 177 году разрядного диака Феодора Иакимова сына Грибоедова. И за ту книгу дано ему государева царёва и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Русии самодержца, жалованья 40 соболей, да в приказе 50 рублёв денег, отлас, камку, да придачи к поместному окладу 50 четей, денег 10 рублёв. А книга взята к великому государю в Верх»[к. 9][43].
«История» составлена на книжном языке, копирующем стиль её основных источников[к. 10]. Только в рассказе о Смутном времени Грибоедов отступал от высокого слога и возвращался к более привычным для него нормам приказной речи [26]. Первые главы сочинения представляли собой фрагментарный пересказ «Степенной книги». Запись в расходных документах Приказа Большого дворца от 12 февраля 1669 года прямо говорит, что дьяк «сделал Степенную книгу благоверного и благочестивого дома Романовых» [45]. Описывая события XVII столетия, автор опирался на другие памятники: Русский хронограф в редакции 1617 года, произведения Ивана Тимофеева и Авраамия Палицына, а также Соборное изложение патриарха Феофана, взятое из Кормчей книги1653 года[46]. Кроме того, Грибоедов привлёк для своего труда документальные материалы: указы 1600-х годов, «Утвержденную грамоту» об избрании на престол Михаила Фёдоровича, различные приказные записи [47]. «История» имела обычный для того времени компилятивный характер: в тексте присутствуют и прямые заимствования из использованных произведений, и цитирование отдельных фраз, и перефразировка. Новшеством в работе дьяка стали непосредственные ссылки на документы [45].
Сочинение Грибоедова известно в сравнительно малом числе списков (около десяти), что, по-видимому, объясняется появлением вытеснивших его новых книг по истории России, прежде всего — печатного Синопсиса[48]. Сопоставляя «Историю» Грибоедова с сочинением Иннокентия Гизеля, возвеличивавшим Киевскую Русь, С. М. Соловьёв указывал на определённую конфронтацию «московского» и «киевского» подходов к русской истории: «Таковы были первые попытки, первый младенческий, несвязный лепет русской историографии у нас на севере и юге. Разумеется, мы не решимся отдавать преимущества одному сочинению перед другим, заметим только, что царский характер истории Северной России резко сказался в сочинении московского дьяка»[49]. Этот вывод позднее был поддержан П. Н. Полевым: «Между трудом Гизеля и трудом Грибоедова нельзя не заметить… различия в тех общественных потребностях, которые вызвали авторов к составлению обоих трудов… В направлении этих сочинений… резко высказываются два совершенно противоположных направления… русской культуры: одно, по которому шло образование наше на Юго-Западе, хотя и основанное на влиянии Запада, воспринятом через Польшу, однако же совершенно органически пустившее прочные корни в самую глубь народной массы; другое — по которому медленно, черепашьим ходом, через тысячи препятствий, пробивало себе дорогу образование на московском Северо-Востоке»[50].
Списки «Истории» подразделяются на шесть редакций. Первоначальный (черновой) набросок известен в виде 34 глав краткой редакции, которая является своего рода сюжетным конспектом, сохраняющим лишь главные имена, даты и факты, во многом потом поправленные. Окончательный авторский вариант, также из 34 глав, представлен рукописью из царской библиотеки. Авторская редакция доведена до 1 сентября 1667 года — дня объявления наследником престола царевича Алексея Алексеевича[к. 11]. Этот текст позднее переписывался с небольшими дополнениями, сделанными для постороннего читателя: были добавлены даты рождения Алексея Михайловича и его сыновей, а также перечни удельных князей Рюриковичей. На основе последнего варианта появились редакции из 36 и 41 главы, отличающиеся мелкими изменениями, сокращениями и вторичными заимствованиями из тех же источников, на которых строится авторский текст «Истории». Уже после смерти Грибоедова редакцию из 41 главы дополнили рассказом о событиях 1669—1676 годов. Рукопись неизвестного продолжателя Грибоедова озаглавлена «Сокращение Российской истории в 36 главах, содержащее вкратце бытия Российские от великого князя Владимира I до восшествия на престол царя Феодора Алексеевича» [52].
Собственно исторические сведения даны в книге Грибоедова очень избирательно: дьяк умалчивает не только о вечевых порядках Новгорода, но и об ордынскомиге (и то, и другое умалило бы престиж династии) [53]. Пропуская «неудобные» события (войны, мятежи, восстания), автор «Истории» останавливается на личностях правителей[к. 12]. Особое внимание, естественно, уделено основателю Москвы Юрию (Георгию) Долгорукому:
«Истинный… наследник отечества Российского царствия великий князь Георгий Долгорукой, иже бысть седьмой сын великого князя Владимира Мономаха, аще и не в Киеве тогда начальствуя, но в Суждале… и в Ростове, честию же преспевая паче всех братий своих».
«Великий же князь Георгий Владимирович, тогда государствуя в богоспасаемом граде Москве, обновляя в нём первоначальственное скиптродержавие благочестивого царствия, идеже ныне благородное их семя царское преславно царствуют»[к. 13][49].
Уже при сыновьях Долгорукого «киевские велицыи князи подручны бяху владимирским самодержцам, в граде бо Владимире тогда начальство удерживавшим пришествием чудотворного образа Богоматери»[49]. Князь Всеволод Большое Гнездо «над всеми владомыми в Российстей земли бысть един всем любим самодержец, такожде и сам всех любя и самодержствуя»[49]. Кратко описав подвиги его внука Александра Невского, Грибоедов сразу же переходил к правлению Даниила Александровича Московского, «понеже убо тогда честь и слава великого княжения восхождаше на боголюбивый град Москву»[49].
Дальнейшее повествование относилось к московским великим князьям дома Ивана Калиты. Подробно рассказывалось о «благочестном житии» Ивана Грозного — храброго воина и дальновидного политика. Событием исключительной важности была представлена женитьба первого царя на Анастасии Романовне:
«Ещё же… ревностию по Бозе присно препоясуясь и благонадёжные победы мужеством окрестные многонародные царства прият, Казань, и Астрахань, и Сибирскую землю. И тако Российския земли держава пространством разливашеся, а народи ея веселием ликоваху и победные хвалы Богу воссылаху».
«Законному браку сочетася, избра себе он, великий государь, по своему царскому достоинству богомудрую супругу, аки светлый бисер или анфракс камень драгий, всечестную отроковицу и блаженную дщерь некоего вельможи Романа Юрьевича Романова»[49].
С. Ф. Платонов полагал, что перед Грибоедовым стояла лишь скромная задача составления родословия князей, и поэтому работу дьяка не следует рассматривать в качестве изложения русской истории. По мнению учёного, книга была задумана как руководство для царских детей «в их первом знакомстве с историей Родины и их царской семьи», поскольку могла «служить лишь для… элементарного ознакомления с судьбами великого княжения Русского и царства Московского»[к. 14][57].
Учебный характер «Истории о царях и великих князьях» признавали и другие исследователи [58][55]. С. Л. Пештич сравнивал «Историю» с «Описанием всех великих князей и царей Российских в лицах с историями», которое боярин Артамон Матвеев составил для царевича Фёдора Алексеевича[39]. Отмечается, впрочем, что «родословный счёт» являлся распространённой в ту пору формой написания исторических трудов, идущей ещё от Нового летописца[к. 15][59]. Автор «Истории», уверенный в божественной природе царской власти, представлял прошлое России в виде династической преемственности. Труд Грибоедова стал своеобразным «завершением старомосковской историографии», в центре внимания которой находился порядок княжений и царствований, а не судьбы народа и государства [60].
По наблюдению А. Л. Шапиро, в России легенды о происхождении всех законных монархов от Августа вытеснялись ещё медленнее, чем на Западе — представления о связи Священной и Древней Римских империй [61]. «История» Грибоедова приближала Третий Рим непосредственно к Первому. Как и Степенная книга, она начиналась со Сказания о князьях Владимирских, то есть с генеалогии князей Рюриковичей от императора Августа и его «присного брата, имянем Пруса» [55]. Счёт поколениям автор вёл от первого «благоверного» (православного) князя — Владимира Святославича:
«И о том объявлено в Степенной книге в первой же степени оныя» [62].
Около трети работы относится ко времени до Ивана Грозного включительно, две трети же — к XVII веку. Особенно детально дьяком были освещены события Смуты, предшествовавшие воцарению Романовых[к. 16]. Поставив себе задачу показать историю правящего дома, автор выдвинул два основных генеалогических положения.
Во-первых, отрицалось прекращение рода Рюриковичей со смертью Фёдора Ивановича. Грибоедов, следуя за избирательной грамотой Михаила Романова, утверждал преемство Михаила Фёдоровича «по сродствию» матери царя Фёдора Анастасии Захарьиной-Юрьевой, которая была тёткой отца Михаила — патриарха Филарета. Михаил, таким образом, оказывался законным наследником престола Ивана Грозного [52].
Во-вторых, вслед за генеалогией Рюрика потребовалось возвести к римским императорам и дом Романовых, укрепив тем самым международный авторитет династии [54]. Поэтому в текст вводится «родословие» царицы Анастасии:
«В древних летех в Российское царствие выехал из Прусския земли государя Прусского сын Ондрей Иванович Романов, а Прусские государи сродни Августу, кесарю Римскому, обладающему всею вселеннею. А откуду и в кое время прусское державство начася, и то писано в книге сей выше сего в первой главе. А от Ондрея Ивановича Романова в Российском царствии пошли многие великие и честные роды»[к. 17][64].
Параллельно с основной генеалогической схемой Грибоедов делал ряд частных экскурсов и справок об отдельных княжеских родах: Вяземских, Дашковых, Кропоткиных и т. д. Говоря о черниговских, рязанских и смоленских князьях, он приводил перечень происходящих «от их корени» боярских фамилий. Н. Л. Рубинштейн предполагал, что Грибоедов пользовался старинными родословными книгами, в частности Государевым родословцем[52].
Сочинение Грибоедова, созданное в эпоху постоянных конфликтов между Россией и Речью Посполитой, проникнуто антикатолическими настроениями[к. 18]. Большое значение в этой связи имели эпизоды бегства к «ляхам» Святополка Окаянного и пленения Василия Шуйского. Изменники «предаша царя Василья Ивановича… во зловраждебные и христианоубийственные руки польским и литовским людем» [58]. Важнейшим же событием 1612 года автору представлялось «исторгнутие из челюстей змиевых у поляков царьствующего града Москвы» [58]. Хотя эти инвективы не распространялись на православных жителей Речи Посполитой, видный историк «западнорусской» школы М. О. Коялович расценивал книгу Грибоедова как «жалкий плод приказной среды», «напыщенное восхваление» и «искажение фактов» [66].
Основные издания
История о царях и великих князьях земли Русской (по списку СПбДА, № 306) / сообщ. С. Ф. Платонова и В. В. Майкова. — СПб.: Синодальная типография, 1896. — 72 с. (Памятники древней письменности. Т. CXXI)
↑Определение точного места командировки Грибоедова затруднено тем, что в ведении Казанского приказа находились обширные территории Поволжья.
↑Остальные составители Уложенной книги: боярин князь Семён Прозоровский, окольничий (впоследствии боярин) князь Фёдор Волконский и дьяк Гаврила Леонтьев. По словам В. О. Ключевского, это были люди «не особенно влиятельные, ничем не выдававшиеся из придворной и приказной среды»[15].
↑Одоевский и Волконский тоже были книжниками: первый написал ряд посланий Алексею Михайловичу и патриарху Никону, а второй составил автобиографический «Летописец».
↑В 1857 году в селе Рогожа Осташковского уезда под церковью было найдено «нетленное тело», одетое в серый камзол. Участники 112-го заседания Тверской археологической комиссии идентифицировали останки как принадлежащие «именно Ф. Грибоедову, а не кому иному» и перезахоронили на осташковском кладбище[11].
↑Другими родственниками Фёдора Акимовича предположительно являлись Алексей Грибоедов (писец, с 1646 года подьячий Разбойного приказа) и упомянутый в нескольких документах 1672—1676 годов стряпчий Василий Грибоедов [32].
↑Юрист XIX века П. Д. Калмыков считал это первым в России гонораром за «частный литературный труд» [41].
↑«Верх» — дворцовый верхний этаж, где проживала царская семья.
↑Полное название труда — «История, сиречь повесть или сказание вкратце, о благочестно державствующих и свято поживших боговенчанных царех и великих князех, иже в Рустей земли богоугодно державствующих, начнеше от святаго и равноапостолного князя Владимира Святославича, просветившего всю Русскую землю святым крещением, и прочих, иже от него святаго и праведного сродствия, тако ж о Богом избраннем и приснопамятнем великом государе царе и великом князе Михайле Фёдоровиче, всеа Русии самодержце, и о сыне его государеве, о Богом хранимом, и благочестивом, и храбром, и хвалам достойном великом государе царе и великом князе Алексее Михайловиче, всеа Великия и Малыя и Белыя Русии самодержце, в которые времена, по милости всемогущего в Троице славимого Бога, учинились они, великие государи, на Московском и на Владимирском и на всех великих и преславных государствах Российской державы, и откуда в Велицей Русии их великих, и благочестивых, и святопомазанных государей царей Богом насаждённый корень прозябе и израсте, и процвете, и великому Российскому царствию сторичный и прекрасный плод даде» [44].
↑Л. В. Черепнин, тем не менее, видел в построении книги интерес автора к становлению самодержавия и истории укрепления власти русских царей [54].
↑Исторический Юрий Долгорукий никогда не был московским князем.
↑В описи библиотеки Алексея Алексеевича 1670 года указано сочинение «Летописец вкратце царем и великим князем», с высокой вероятностью определяемое как список «Истории» Грибоедова[56]. Исследователи М. П. Лукичёв и Б. Н. Морозов допускают, что эту книгу впоследствии мог читать царевич Пётр Алексеевич[40].
↑Более поздние примеры: «Царский титулярник» Николая Спафария, «Родословие великих московских князей» Лаврентия Хурелича, «Латухинская Степенная книга» Тихона Желтоводского, отчасти — «Хроника» киевлянина Феодосия Сафоновича. Все эти произведения представляют собой списки государей с краткими замечаниями об их родственных отношениях и отдельных исторических происшествиях.
↑Согласно литературоведу М. Д. Каган-Тарковской, повести о Смутном времени, на которые опирался Грибоедов, во времена Алексея Михайловича воспринимались в качестве актуальной политической публицистики[63].
↑Далее описывалась история Романовых до царя Михаила Фёдоровича.
↑Данное обстоятельство обычно приводится в качестве аргумента против гипотезы о польских корнях дьяка. Филолог С. А. Фомичёв обращает внимание также на отсутствие полонизмов в тексте «Истории» [65].
↑Свод письменных источников по истории Рязанского края XIV—XVII вв. Т. 3 / сост. А. И. Цепков. — Рязань: Александрия, 2004. — С. 236. — ISBN 5-94460-018-7
Богданов А. П., Чистякова Е. В. «Да будет потомкам явлено...»: очерки о русских историках второй половины XVII в. и их трудах. — М.: Издательство УДН, 1988. — 136 с. — ISBN 5-209-00006-0
Богоявленский С. К. Приказные дьяки XVII в // Исторические записки. — 1937. — Т. I. — С. 220—239.
Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV—XVII вв. — М.: Наука, 1975. — 608 с.
Владимирский-Буданов М. Ф. Отношения между Литовским статутом и Уложением царя Алексея Михайловича // Сборник государственных знаний. Т. IV / под ред. В. П. Безобразова. — СПб.: Типография Д. Кожанчикова, 1877. — С. 3—38.
Гришунин А. Л. Грибоедовская Москва // Москва в русской и мировой литературе / отв. ред. Н. Д. Блудилина. — М.: Наследие, 2000. — С. 69. — ISBN 5-9208-0028-3.
Две грамоты царя Михаила Фёдоровича, посланные курмышскому воеводе [Публикация Н. А. Полевого] // Московский телеграф. — 1831. — № 14. — С. 274—281.
Калмыков П. Д. О литературной собственности вообще и в особенности об истории прав сочинителей в России. — СПб.: Типография Петербургской АН, 1851. — 94 с.
Коялович М. О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. — М.: Институт русской цивилизации, 2011. — 688 с. — ISBN 978-5-902725-58-9
Лукичёв М. П. Боярские книги XVII в.: труды по истории и источниковедению. — М.: Древлехранилище, 2004. — 536 с. — ISBN 5-93646-047-9
Лукичёв М. П., Морозов Б. Н. К организации официального летописания в XVII в. // Археографический ежегодник. 1992 / отв. ред. Н. Н. Покровский. — М.: Наука, 1994. — С. 134—144.— ISBN 5-02-009797-7
Ромодановская Е. К. «История о царях и великих князьях земли Русской» Ф. А. Грибоедова в собрании М. Н. Тихомирова // Научные библиотеки Сибири и Дальнего Востока. Вып. 14. Вопросы книжной культуры Сибири и Дальнего Востока / отв. ред. Н. С. Карташов. — Новосибирск: ГПНТБ СО АН СССР, 1973. — С. 69—83.
Рубинштейн Н. Л. Русская историография. — М.: Политиздат, 1941. — 660 с.
Тихомиров М. Н. Развитие исторических знаний в Киевской Руси, феодально-раздробленной Руси и в Российском централизованном государстве // Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 1. — М.: Издательство АН СССР, 1955. — С. 5—53.
Томсинов В. А. Образование и укрепление Русского централизованного государства и формирование общерусского права // Развитие русского права в XV — первой половине XVII вв. / отв. ред. В. С. Нерсесянц. — М.: Наука, 1986. — С. 48—105.
Устюгов Н. В. Эволюция приказного строя Русского государства в XVII в. // Абсолютизм в России (XVII—XVIII вв.) / отв. ред. Н. М. Дружинин. — М.: Наука, 1964. — С. 134—167.
Черепнин Л. В. Русская историография до XIX в. — М.: Издательство МГУ, 1957. — 418 с.
Черных П. Я. Язык Уложения 1649 г. — М.: Издательство АН СССР, 1953. — 372 с.
Чистякова Е. В. Формирование новых принципов исторического повествования: этюды по русской историографии конца XVII в. // Исследования и материалы по древнерусской литературе. Т. 3. Русская литература на рубеже двух эпох (XVII — начало XVIII вв.) / отв. ред. А. Н. Робинсон. — М.: Наука, 1971. — С. 171—184.
Шапиро А. Л. Русская историография с древнейших времён до 1917 г. — М.: Культура, 1993. — 766 с. — ISBN 5-288-00646-6
Яковлев А. И. Холопство и холопы в Московском государстве XVII в. (по архивным документам Холопьего и Посольского приказов, Оружейной палаты и Разряда). Т. 1. — М.: Издательство АН СССР, 1943. — С. 272.
.svg)
